С самого начала все пошло не так. С самого начала Савелов не ожидал от разведчиков такой прыти. Он не ожидал, что все его хитрости будут перехитрены, а капканы захлопнутся, когда зверь уже пробежит.

Он настолько увяз в этой истории, что теперь пути назад у него не было. Теперь надо было все доводить до упора, возможно, до самого кровавого конца. Но Савелов ни секунды не сомневался в своей правоте.

   Ребятки? Ну что ж, они сами выбирали свою дорогу, они по ней шли сознательно, значит, должны быть готовы и к гибели. Немой? Вот с Немым не все было ясно. Что он за человек, почему так активно ввязался в заведомо проигрышную партию? Какой у него-то интерес? За то, что капитан более или менее удачно использовал ребяток, — честь ему и хвала, а вот то, что заосторожничал в самом конце, — это уже ни в какие ворота. Ну не ясновидец же он, в самом деле. Нет, с этим капитаном разобраться надо будет отдельно.

   И еще Турецкий. Савелов теперь жалел, что поверил Меркулову, не надо было брать в команду этого человека. Он перепутал все и так перепутанные карты. Собственно, основная заслуга теперешнего положения вещей на счету Александра Турецкого.

Теперь еще журналистка...

   Савелов и мысли не допускал, что эта простушка может быть как-то задействована в игре, а оказалось — на тебе!

   Она мешала, она сильно мешала, она вертелась под ногами, норовя то и дело выкинуть что-нибудь неожиданное. Кроме того, она же была и болтлива, это ее профессия. Правда, в свое время ему удалось попритушить пену, которую чуть не вздула до небес эта Полуян, но времена звонков по «вертушке» уже проходили, уже начальников всяких там газет, радио и телевидения остановить-запугать становилось все труднее, более того, они сами гонялись за сенсациями.

   Но, конечно, больше всего Савелова тревожили эти самые ребятки, команда. Именно своей честностью, преданной любовью к справедливости. Эта их безумная страсть все сделать по-честному, добиться справедливости — о! Она могла выкинуть самые неожиданные фортели. Этих людей нельзя было купить. Хотя деньги они, конечно, брали. Но только за работу, а не за свою совесть. Их даже нельзя было запугать! И это сейчас было ох как не на руку Савелову.

   План, который он придумал в своем кабинете, тыча пальцем в кнопку выключателя лампы, казался теперь пустым и ненужным. Из Москвы все виделось проще. Здесь же он начал понимать, что просто не будет. Будет сложно, тяжело, будет плохо...

   Бензин кончился, когда уже видны были огоньки Владивостока. «Тоёта» сдохла окончательно и бесповоротно. Ребята молча откатили ее в придорожные кусты и почти бегом пустились к городу.

   В самый последний момент они потеряли все. Козлов был убит, тайну он унес в могилу. Ведь до сих пор они не были уверены, что нашли именно ту машину. Зная Митяя, вполне можно было предположить, что он отправил в Россию не одну машину, а две или даже три. Они кое-как вышли на одну, а был ли в ней подавитель?

   Турецкий сжимал в руках автомат, не замечая, что пальцы почти примерзли к металлу. Веня тоже был мрачен до крайности. Не первый товарищ погибал на его глазах, но привыкнуть к этому Веня никак не мог. Он вспомнил своего отца, виртуозного виолончелиста, который терпеть не мог насилия. Как он сейчас понимал отца. За что, собственно, они тут кладут головы? За какую-то бездушную машину? Да пропади оно все пропадом! За Родину? Да Родина от них отказалась давным-давно. И еще припугнула — не сделаете, посажу.

   Неужели все это ради наивной веры в торжество добра над злом? Эти слова даже совестно произносить сейчас. Никому добро — в духовном смысле — сейчас не нужно. Материального добра — это да, это только давай!

Так за что они воюют?

   Вася Гладий почти ни о чем не думал. С Козловым как-то у него особой дружбы не было. Хотя за это время они, конечно, сильно сблизились. Общая опасность, общие беды и редкие радости — это делает людей ближе. Но Вася сейчас думал об Аллахе. Он не был правоверным мусульманином, не совершал намаз регулярно. Он просто искал Бога. И в какой-то момент христианский Бог показался ему несправедливым. Он видел разрушенные поселки Чечни, убитых женщин и детей. Убитых только за то, что кому-то там, наверху, захотелось показать всю силу и мощь российской армии. Он видел, как эти люди стояли в церквах, держа тонкие свечечки, хотя еще вчера носили по карманам, у самого сердца, партийные билеты. И ему стало противно. Это было не-чест-но!

   Но теперь Вася видел совсем других людей, они тоже были христианами, но все время имя Господа не поминали, только один раз сходили на могилы друзей.

   Вася был растерян. Где же истина, где же настоящий Бог?

   Точно он знал только одно — сейчас Бог там, где по горло в дерьме предательства, в крови своей и своих друзей, забыв о собственной выгоде и даже о собственной жизни, воюют с чем-то черным и неодолимым эти ребята, его новые друзья.

   —  Да кому, нужна эта рухлядь?! — даже как-то весело пожимал плечами мужик. — Ох, найти бы этих придурков. Нет, я бы даже обижаться на них не стал, я бы попросил рассказать, как им удалось ее завести!

   Владелец угнанной машины прихлопывал себя по коленям, разводил руками и даже как-то тоненько хихикал.

Немому и Кирюхе было не до смеха.

   Все летело к чертям собачьим. Найти теперь подавитель было невозможно.

   —  Ну вот, кто-то нам наконец вставил клизму, — гробовым голосом сказал Кирюха. — И без всякого диагноза.

   Немой не слушал Бардовского. Он лихорадочно соображал, что же делать дальше. Он завязал все узлы на этой проклятой машинке, а машинки-то и нет.

   Тот, кто за ней так упорно и беспощадно гоняется, конечно, в конце концов ее найдет.

   — Только вот жить в эту пору прекрасную уж не придется ни мне, ни тебе, — сказал он вслух.

— А? Чего? — не понял Кирюха.

   — Руби концы, отдавай якорь, — еще более непонятно сказал Немой. — Они нас опередили. Теперь наши жизни не стоят и иены.

— Ты думаешь?.. — не договорил Кирюха.

   — Да вот же тебе мужик говорит — кому нужна эта рухлядь...

— И что будем делать?

   — А вот это все сейчас и выяснится. Когда у нас встреча с ребятами?

— Через сорок минут.

— Помчались.

   Меркулов выезжал из Москвы на неделю, а когда вернулся, тут же позвонил Турецкому, но телефон у того молчал. «Стало быть, еще не вернулся, — подумал Меркулов, — странно. Если бы вернулся, но сразу куда-нибудь укатил — невероятно, но допустим, — оставил бы какие-то записку, сообщение. Нет ничего».

Меркулов позвонил Савелову.

— Валентина Демидовича нет, — ответили на службе. А жена Савелова по старому знакомству проболталась:

— Он во Владивосток вчера вылетел.

   «Ого! — с каким-то нехорошим предчувствием подумал Меркулов. — Владивосток».

   Это значило только одно — Турецкий с командой - там, но почему-то не едет в Москву, почему-то даже не звонит оттуда.

   Японец, который мерещился Васе Гладию в каждом встречном гражданине Страны восходящего солнца, страховал команду как раз по просьбе Меркулова. Это был человек СВР. Приказ отдавал, естественно, не Меркулов, а директор Службы внешней разведки. От него же Меркулов знал, что ребята благополучно добрались до Ивакуни, наверняка изъяли нужный аппарат и вернулись в Осаку. Это были последние сведения, которые получил Меркулов перед командировкой.

   Звонок в СВР прояснил мало. Сведения были какие-то странные и противоречивые. Команда вернулась во Владивосток, ее поселили в санаторий, но оттуда она пропала, и даже с каким-то оглушительным треском, который в переводе с образного языка означает— десять трупов неких уголовников. Больше от команды ни слуху, ни духу.

— Кто-нибудь поехал туда?

— Савелов с Черновым.

— И все?

— И все.

— А когда ближайший рейс на Владивосток?

— Через полтора часа, так что вы не успеете...